|
|
Память, отлитая в строки: писатели Ставрополья о войне В послевоенные годы и по нынешний день писатели Ставрополья постоянно обращались и обращаются к военной теме. В этом разделе представлено творчество писателей разных поколений родного Ставрополья – фронтовиков и современных авторов, чьи поэтические и повествовательные произведения дают возможность читателю осознать и почувствовать дух того трудного, но героического времени, которое мы называем Великой Отечественной войной. Бернард Ян *** "Вставай, страна огромная!.." - Я в почерневшем пел снегу. И детства ночь бездомная На волжском стыла берегу. "Вставай, страна огромная!.." Без слёз я слушать не могу. И каждой жилкой помню я Войны свинцовую пургу. Снега в огне расплавились. Я пел: "Вставай на смертный бой!" И рано вдовы старились, И дети становились в строй. И мы на фронт отправились. Взрослели на передовой. *** Минное поле детства Я в батальоне, точно в школе, учился азбуке войны. Однажды я на минном поле Нарвал живой голубизны.
Случилось это утром рано. Степной полынью пахла тишь. И вдруг у сонного кургана Солдат мне крикнул: "Стой, малыш!"
О, как он крикнул хриплым горлом! Я понял: поле - западня! И всё ж я был спасён минёром, Он с поля выводил меня.
Прошли мы вместе эту пытку. Минуло столько лет с тех пор... Но с детства каждую травинку Я ощущаю, как минёр. *** - Ты взял у фашиста пряник, И мы с тобой не играем!- Сказал возмущённый Вадик, - Предателя презираем!..
Прощения нет Алёшке, А он ребятам бормочет: - Я долго не ел ни крошки И просто голодный очень.
Но мы ушли от Алёшки, Хотя малыша нам жалко. А пряник он бросил кошке, И горько, и горько плакал...
Первые слова Худенькую малютку Беженка к нам принесла. Хлеба у нас и луку С тихой печалью взяла. Годовалая Майя Произносила слова, Первое слово: «Мама!» Слово второе: «Вой-на»... А, Б, В Говорят, дети быстро отходят от горя, забывают его. Может быть, это верно. Для мирного времени. А вот мы помнили все. Запомнили на всю жизнь. Я могу восстановить в памяти все до мельчайших подробностей, все, чем жили в нашем вагоне, о чем говорили солдаты — мои учителя, мои «первые книжки». Они давали мне уроки братства и мужества.Помню, как учил нас русской азбуке солдат Потапный. Он выводил меня и Стасика на полянку неподалеку от вагона, усаживал на расстеленную шинель. Прямо на земле, как на грифельной доске, солдатским ножом рисовал он печатные буквы и тихо говорил: — Давайте повторим, ребята, прошлый урок. Это буква А. С нее начинается русский алфавит. А вот буквы Б и В. Какие слова начинаются с этих букв? —- Армия,— выкрикивал первым Стасик.— Батальон,— снова первым произносил Стасик.— Война,— говорил он, не обращая на меня никакого внимания. Я чуть не плакал от зависти, и однажды меня прорвало: — Атака, баланда... Виола, Варшава...— выкрикивал я, востор женно глядя на Потапного, а он одобрительно кивал: «Правильно, правильно». Мы знали, что фашисты, захватив родную деревню Потапного, сожгли в запертом амбаре его жену и детей. И как же тяжело ему, наверное, было видеть нас, ровесников его детей, каждый день! Но он никогда не подавал и вида. А потом похоронили и самого Потапного. Еще одна утрата. На свежей могильной земле в степи мы со Стасиком нарисовали пальцами три печатные буквы: А, Б, В. Никто не называл их героями Мне снился пруд. Белые журавли. Мама... Она, оказывается, и не терялась. Она уходила, чтобы купить нам со Стасиком белых птиц. И вдруг кто-то невидимый страшно крикнул и выстрелил в птиц. От громкого выстрела я вскочил и сразу ничего не мог понять: вокруг меня суетились, кричали люди. Меня во что-то завернули, куда-то понесли. Хриплые голоса прорезали дымный воздух. Заградительный огонь наших зенитных батарей трещал почти под ухом. — Убьют нас, убьют! — заревел я, но Стасик не слышал моего голоса из-за стрельбы. По шинели, которой мы накрылись с головой, хлестал ливень, будто град осколков. — Я не хочу умирать! — кричал я.— Не хочу, па-па-а-а! Не знаю, может быть, мы бы умерли от страха и ужаса в этом суживающемся кольце взрывов, даже если б в нас не попал ни один осколок. Но вдруг Стасик перестал дрожать, я отчетливо это почувствовал. — Стасик, ты ранен? — закричал я ему в ухо. Он крепко сжал мою спину, давая понять, что цел. В полуминутном перерыве между взрывами Стасик твердо сказал мне: — Я поползу искать отца, а ты лежи здесь, понял? Не раздумывая, Стасик сбросил с себя шинель, закутал плотнее меня и, не давая мне опомниться, пополз по кипящим от ливня лужам и согнутой отяжелевшей траве, пополз в сторону железнодорожных путей. Уже ни свистящие над головой осколки, ни близкие взрывы не могли сломить его решимость. Я ощутил такое одиночество, что закричал: — Стаська, я с тобой, я не останусь... Я с трудом освободился от шинели, с еще большим трудом просунул руки в слипшиеся рукава и, перевернувшись на спину, попытался застегнуть шинельные крючки и, когда один был все же застегнут, снова лег на живот и пополз вслед за Стасиком. Ползти было тяжело, шинель мешала, путалась в ногах. Догнать Стасика в ней было невозможно. И хотя отцовская шинель казалась мне спасительницей от многих бед, я все-таки сбросил ее и попытался бежать по залитой ливнем степи.Я падал, поднимался, делал короткие пробежки и полз снова. Пальба, взрывы и свист осколков сопровождали меня, но я словно обезумел, желая во что бы то ни стало догнать Стасика.Я был уверен, что за это короткое время Стасик не мог далеко уползти. Это придало мне силы. И точно — я сделал две перебежки и облегченно свалился рядом со Стасиком. Он словно поджидал меня и даже не спросил, почему я не послушал его. Мы вместе поползли на поиски отца. Не помню, как долго пришлось ползти, но хорошо помню, как мы, выдохшиеся, окончательно измученные, добрались до невысокой железнодорожной насыпи и под нею, не шевелясь и ничего почти не замечая вокруг, отлеживались несколько минут. В перерывах между взрывами к нам уже доносились крики солдат: — Давай подтягивай! — Плечом, плечом подопри! — Засыпай быстрей! — Рельсу, рельсу левее, товарищ лейтенант! Мы поползли дальше, огибая солдат. Стасик, наверное, понимал, что в спешке нас могли задеть и даже случайно прибить рельсой или шпалой. Здесь, вблизи работающих солдат, омываемых бешеным ливнем, кто-то вовремя обнаружил нас, оттащил под вагоны. А к утру, черный, как призрак, нас поднял отец. Мы слышали, как переговаривались взрослые: — Почти полбатальона... Бой закончился, ливень тоже. В степи уже рыли братскую могилу. Хотя огромных воронок хватало, в них не хоронили, чтобы не оскорбить память павших товарищей. Поезд с боеприпасами прошел вовремя. Солдаты стройбата, измученные, грязные с ног до головы, провожали его счастливыми глазами... И никто не называл их героями.
|
|
|||||||||
|
